У меня есть необычный зверь – наполовину котенок, наполовину ягненок. Он достался мне по наследству от моего отца, но все же окончательно развился только у меня, раньше он был куда больше ягненком, чем котенком, сейчас же, пожалуй, у него от обоих всего поровну. От кошки – голова и когти, от ягненка – размеры и внешний облик, от обоих – глаза, сверкающие и кроткие, шерсть, мягкая и плотно облегающая тело, движения, которые представляют собой одновременно скачки и крадущуюся поступь. В лучах солнца зверек сворачивается клубком на подоконнике и мурлычет, на лугу он носится как угорелый и его трудно поймать, от кошек он убегает, на ягнят ему хочется нападать, лунной ночью спуск кровли – его любимая дорога, мяукать он не умеет и питает отвращение к крысам, часами он может лежать у курятника, подкарауливая кур, но никогда еще он не прибегнул к возможности убийства, я кормлю его сладким молоком, оно больше всего ему по нутру, долгими глотками втягивает он его в себя поверх своих хищных зубов. Конечно, на него очень любят поглазеть дети. По воскресеньям до обеда у меня час приема гостей, зверек лежит у меня на коленях и дети изо всей округи обступают меня. Мне задают самые странные вопросы, на которые не может ответить ни один человек. Да я не очень-то и стараюсь, а без особых разъяснений довольствуюсь тем, что просто показываю то, что у меня есть. Иногда дети приносят с собой кошек, однажды они даже привели двух ягнят; однако вопреки их ожиданиям сцен узнавания не состоялось, звери спокойно смотрели друг на друга своими звериными глазами и, очевидно, обоюдным образом воспринимали свое существование как некий божественный факт.

У меня на коленях зверек не испытывает ни страха, ни охоты гоняться за кем-либо. Приласкавшись ко мне, он чувствует себя удобнее всего. Он не отрывается от семьи, которая взрастила его. Это, пожалуй, не какая-то необычная верность, а безошибочный инстинкт животного, которое, пусть даже оно и имеет на земле многочисленных сородичей, все же, наверное, не имеет ни одного-единственного кровного родственника, и для которого посему защита, обретенная у нас, является святой. Порой я не могу удержаться от смеха, когда зверек обнюхивает меня, вьется меж моих ног и ни в какую не хочет отходить от меня. Мало того, что он – ягненок и кошка, так он еще хочет быть чуть ли не собакой. А ведь что-то подобное мне на самом деле кажется. В нем присутствует какое-то двоякое беспокойство – от кошки и от ягненка, сколь бы различными они не были. Поэтому ему и тесно в его шкуре. Возможно, нож мясника был бы для зверька избавлением, однако в этом я должен отказать ему, как вещи, доставшейся мне по наследству.